Подозреваемая по делу Павла Шеремета Юлия Кузьменко: «Я из тех женщин, которые видели и операционную, и Мальдивы, и революцию, и чуть-чуть войну, а теперь еще и тюрьму»

Детский хирург, завотделением рентгеноангиографии и эндоваскулярной хирургии, волонтер Юлия Кузьменко рассказала «Цензор.НЕТ» о детстве на Донбассе, вырезанном боевиками сердце бойца, о своих мыслях во время ареста, о попытках запугать добровольческое движение, о силе противодействия, а также об оставшихся у нее иллюзиях и о том, как в тюрьме ей кажется, что ее зовет сын.

Юлию Кузьменко арестовали 12 декабря 2019 года. За решеткой она уже почти шесть месяцев. Вопросы врачу мы передали через ее адвоката и буквально на следующий день получили написанные от руки ответы. Юлия не проигнорировала ни одной затронутой темы, но на «живой» разговор наша с ней переписка, пожалуй, все равно не похожа. Поэтому текст подан в форме монолога — чтобы не перебивать зря рассказ достаточно очевидными вопросами.

«Донбасс — это счастливое свободное детство, жара, запах акаций и роз»

«Я родом из Горловки. С Донбасса мы переехали в Киев давно, в 1985 году. Но каждое лето на три месяца меня и сестру отправляли в Артемовск (сейчас Бахмут). Донбасс для меня — это свободное счастливое детство, жара, запах акаций и роз, тополиный пух, который детвора любила поджигать, вкусные зеленые абрикосы, неспелый крыжовник, ставки и соленые озера, на которые мы втихаря сбегали от взрослых.

Потом школа закончилась, я поступила в мединститут и до начала войны уже редко бывала на Донбассе. Но я знала, что он есть, что всегда могу туда при-ехать. Не раз видела, как ребята с оккупированных территорий с тоской смотрят в сторону Донецка, Горловки и других городов, воюя здесь, в рядах защитников Украины. Я понимаю, что они чувствуют. Это больно.

Друзья моего детства?.. О них знаю мало. И больше узнавать не хочу. Боюсь. Память про детство должна быть светлой.

Когда началась война, я, конечно, думала пойти на фронт. Еще и как... Но не пошла. Во-первых, если честно, не готова была оставить ребенка. Знаю, что многих бойцов — как мужчин, так и женщин — дома ждут дети. Но я не очень сильная. Ну, какая есть... Во-вторых, работа. Любимая работа, на которой я больше специалист, чем в военно-полевой медицине. Да и начальство прямо говорило про то, что на месте от меня пользы будет больше. Поэтому выбор был сделан. Я осталась матерью, врачом и стала волонтером.

Во время своей первой волонтерской поездки на Донбасс я в последний раз была в Донецке. Это было 26 апреля. Мне нужно было закупить в аптеке медикаменты для батальона «Донбасс». Хорошо помню тот день: жара, все цветет, а внутри ужас и паника... От того, что эта земля — моя маленькая родина, мой Донбасс — может скоро стать не моим, не нашим, чужим. В той поездке мы познакомились со всеми ребятами, которые потом, 23 мая 2014-го, погибли в Карловке. Это Матвей, «Рябой», Архип, Федор, «Рейдер». У Федора после смерти боевики вырезали сердце и возили его труп, привязанный к машине, по земле.

«Не имеет значения, виновен или невиновен, — посмотрите, что мы с вами можем сделать»

В декабре во время обыска подозрение мне вручили сразу, при фактическом задержании. Юридически задержание оформили через 7 часов. Первым ощущением было какое-то нереально огромное удивление. Павла Шеремета я просто никогда не знала и не видела. Яну Дугарь знала всего пару месяцев. Да и вообще степень маразма происходящего не позволяла даже испугаться. Абсурда вообще сложно бояться. Из иррационального до «дела Шеремета» я боялась только темноты и пауков.

Основная моя мысль тогда? «Ну, пару дней перетерплю, пока разберутся. Только потом пусть не забудут извиниться». Будучи законопослушной гражданкой Украины, я была уверена, что весь этот абсурд не может продлиться дольше недели... Хотя неделя — и то многовато. Но все это продолжается. Театр абсурда. Апогей апофеоза. Каждый отдельный момент этого дела подходит под описание «обнять и плакать». Как-то так...

Не знаю, почему меня не хотят отпустить на поруки или под домашний арест. Думаю, это какой-то вопрос принципа. Плюс психологическое давление, попытка запугать волонтерско-добровольческое движение. Демонстрация того, что не имеет значения, виновен или невиновен, — посмотрите, что мы с вами можем сделать. Зря они это, конечно. Вся история Украины, особенно последние годы, говорит о том, что сила действия всегда получает противодействие. И вопреки третьему закону Ньютона сила противодействия у нас сильнее силы действия.

«Иногда кажется, что зовет мой сын»

Самое сложное в неволе (исключая невозможность быть с родными людьми) — это безделие. Я так не привыкла. Мне даже в декрете было тяжело без работы. Когда началась эпидемия, а ты — врач, волонтер — бездельничаешь, это почти сводит с ума.

…Очень тяжело, когда бессонница. Иногда кажется, что зовет мой сын, и я начинаю опасаться за рассудок. Ужасно и то, что я сейчас возненавидела чтение. Я, которая с пяти лет не расставалась с книгами, читая все подряд, сейчас не могу. Раздражает почти все. Думаю, это просто вариант депрессии. Или я просто жду, когда вернусь в любимое мягкое кресло под окном, буду слышать звуки своего дома, читать и мечтать, чтобы меня не отрывали от книги.

Была ли у меня мысль самой написать книгу? Вот этот вопрос самый страшный. Я из тех женщин, которые видели и операционную, и Мальдивы, и революцию, и чуть-чуть войну, а теперь еще и тюрьму. От меня психологи в будущем получат психологическую травму: за что так с читателями-то? И количество возможных глав в потенциальных мемуарах вгоняет меня в ужас уже заранее. Не уверена, не факт (в одной из записок из СИЗО, опубликованных в социальной сети, Юлия Кузьменко рассказывала, что в случае ухудшения состояния ее здоровья будет обнародовано письмо, в котором изложены все ее размышления по делу Павла Шеремета, «кто и зачем в конце 2019 года быстренько начал и пытается закончить «расследование» дела, кто и как держался за кресло». Мы спросили Юлию, почему оно до сих пор не стало достоянием общественности, почему должно быть опубликовано только в крайнем случае. — Авт.).

Наверное, просто потому, что еще не все иллюзии разбились. Тяжело верить в то, что страна Украина, которой отданы 17 лет работы под облучением в рентген-операционной, которой отданы 5 лет волонтерства, не имеет справедливости, не умеет признавать ошибки. Я не готова поверить, что живу в Зимбабве. Хотя за почти уже 6 месяцев тюрьмы пора бы.

Что касается противоэпиде-мических мер, то у меня к следственному изолятору больших претензий нет. Температуру меряют, охрана в масках, помещения обрабатывают. Но в случае заболевания тут будут проблемы, так как в больницу, если будет тяжелое состояние, меня не переведут. Аппаратов ИВЛ и врачей тут нет. Будем грустно задыхаться.

«Такой себе подарок, конечно, — хоть увидеть маму»

…Нет, конечно, я не консультирую отсюда ни пациентов, ни коллег. Я очень ответственно отношусь к своей профессии и даже на воле старалась не проводить консультации по телефону, когда не вижу больного, результатов анализов и обследования... Очень высокий риск ошибки.

Находясь здесь, я не имела возможности подтвердить на комиссии свою высшую степень в сердечно-сосудистой хирургии. Теперь после выхода из тюрьмы (интересно самой, когда это будет) мне придется начинать все с самого начала. Это точно по времени займет не меньше года.

...Но пока я просто хочу обнять свою семью. И собаку погладить — английского бульдога по кличке Уинстон...

Моему сыну сейчас 14 лет. Он находится в переходном подростковом периоде. Я невероятно сильно боюсь, что сейчас он потеряет веру в справедливость. Он ребенок волонтера, который воочию увидел, что добро наказуемо. Также боюсь, что он полностью утратит доверие к полиции, как бы это странно из моих уст ни звучало, учитывая ситуацию. Но это неправильно, тем более для подростка.

Как я объяснила ему то, что происходит?.. Просто сказала, что, когда по истории Украины будет проходить тему репрессий, все поймет.

Видела своего ребенка два раза за почти шесть месяцев. Через стекло. Одна из этих встреч была на его день рождения. Такой себе подарок, конечно, — хоть увидеть маму.

Пусть всем им вернется бумерангом. Я прошу об этом Бога каждый день и почти каждую ночь».

Валерия БУРЛАКОВА

«Цензор. НЕТ»