«На колени — и в империю!»

Российско-украинское военное обострение, по поводу которого весь мир несколько недель гадал и анализировал — перерастет ли оно в полномасштабный конфликт, а потом и в мировую войну, или не перерастет — на некоторое время затихло, по крайней мере до момента возможной достройки газопровода «Северный поток — 2». Но эта напряженность привела всех к одному очень важному открытию: российская элита наконец-то искренне и последовательно озвучила свое консенсусное мнение по поводу Украины и Украинского государства. 

Раньше российские политики и иные представители политического класса тоже не слишком стеснялись своих чувств и эмоций к Украине, но в целом приходилось открещиваться от неудачных высказываний, рассказывать о «братских народах» и «общем прошлом». Так, на саммите НАТО в Бухаресте в апреле 2008 года президент России Владимир Путин на закрытом заседании назвал Украину «искусственным образованием» и «ошибкой истории» и сказал Джорджу Бушу-младшему легендарное: «Украина — это даже не государство!», после чего пришлось открещиваться: мол, не так поняли, не то имелось в виду. 

Теперь сама ситуация позволила сбросить лишние «фильтры» и забыть ритуальные словеса о «братстве»: можно, как в известном анекдоте, ни в чем себе не отказывать и говорить публично то, что думаешь. Даже за последние семь лет, когда в российском информационном простран-стве украинская тема стала темой номер 1 и государственная пропаганда не устает повторять, что в Украине правит «нацистская банда», которая «отказалась от общей истории» и «убивает народ Донбасса», само право на существование украинского народа, государства и культуры публично не подвергалось сомнению. 

Недавнее военно-политическое обострение позволило российским политикам и служителям пропаганды стать абсолютно откровенными: теперь они открыто говорят то, что раньше говорилось лишь кулуарно или подразумевалось — стоит посмотреть на последние заявления Владимира Путина, Сергея Лаврова, Дмитрия Козака, Николая Патрушева, Владимира Жириновского, Дмитрия Пескова и других. А именно: что украинское государство — это «инфернальное иррациональное зло», которое не просто «подлежит уничтожению», но от ликвидации которого любыми способами, включая полную либо частичную оккупацию Украины, зависит выживание государства российского (разумеется, и украинские политики, а особенно публицисты и общественные деятели тоже не отказывают себе в удовольствии высказать всё, что они думают о России и обитателях Кремля, но началось это лишь после аннексии Крыма и Севастополя в 2014 году, и их высказывания, как правило, вызваны обидой, горечью разочарования и предательства, а не эсхатологическими ожиданиями, не концептуально-мессиан-ским видением будущего. — Авт.).

Риторика предвоенного времени по-зволила прояснить в российско-украин-ском взаимном восприятии то, что раньше скрывалось политкорректностью и дипломатическими улыбками. А именно, что Россия и Украина в их нынешнем виде обречены на конфликт, как обречены на бурную химическую реакцию и взаимную нейтрализацию щелочь и кислота. И это обусловлено не столько политической борьбой или экономической конкуренцией, сколько специфическим представлением об «идеальной России» и «идеальной Украине». Российская и украинская идентичности взаимоисключают друг друга, поскольку претендуют примерно на один и тот же массив людей, на одни и те же территории, на одно и то же историческое прошлое. При этом предлагают разные, подчас диаметрально противоположные модели государственного и общественного устройства: одна — гиперэтатизм, авторитарную диктатуру персоналистского типа, другая — анархизм, полиархию, плохо институализированную демократию. Политическая культура одной восходит к Золотой Орде и Московскому царству времен Ивана Грозного, другой — к Великому княжеству Литовскому, Речи Посполитой и запорожскому козацкому самоуправлению.

С точки зрения современной россий-ской историософии, Киев — это «мать городов русских», Корсунь (Севастополь) — «священное место обретения русским народом православной веры», Переяслав — «воссоединение Великороссии и Малороссии», Полтава — «неслыханная виктория», «русское воскресение», «начало спасения и благополучия России», князь Владимир — «основатель государства российского» и «создатель единой русской нации». И это, в их понимании, не окраины, а «ядро империи». Никакой отдельной Украины в этой концепции истории нет и близко: она появляется значительно позже, в XIX—XX веках, и с единственной целью — «ослабить Россию изнутри». Украинцы — это «такие же русские», но их сознание «испорчено деятельностью вражеских агентов» — Польши, Ватикана, Австро-Венгрии, Германского генштаба, Госдепа США, «коллективного Сороса», «мирового правительства» и так далее. Украинство — это «помрачение сознания», «историческая химера», «культурная плесень», «идеологический коронавирус» и тому подобное. 

Нынешняя историческая модель российской власти восходит вовсе не к советской схеме Киевской Руси и образования древнерусского государства, как об этом часто ошибочно думают. Советские историки в 1920—1930-х фактически скрестили российскую схему Николая Карамзина — Сергея Соловьева — Василия Ключевского с украинской схемой Михаила Грушевского и белорусской схемой Вацлава Ластовского, а в позднесталинские времена даже придумали идеологический (не научный!) концепт «древнерусской народности» как общего предка русских, украинцев и белорусов — братских, но при этом самостоятельных восточнославянских народов со своими самостоятельными языками и культурами. 

Тогда как современная кремлевская историософия восходит к дореволюционному (и российскому эмигрантскому) представлению о «едином русском народе» (до революции употреблялось слово «триединый»), состоящем из трех субэтносов — «великороссов», «малороссов» и «белороссов». То есть не «три братские народа», а «единый русский народ» — с региональными различиями. И в политическом отношении они ориентируются на такую же дореволюционную (белоэмигрантскую) схему, сформулированную Александром Солженицыным в своем манифесте «Как нам обустроить Россию?» (1990 г.): в нем речь шла о создании Российского Союза, состоявшего из России, Украины, Беларуси и Северного Казахстана. Теперь в Кремле и окрестностях примерно то же самое называется «исторической Россией». Границы у нее почти солженицынские — нет лишь консенсуса: какой конфигурации в «историческую Россию» должны входить украинские территории? Только Левоборежье? Только «Новороссия»? Или по Збруч — без Западной Украины? Или же по Волынь? Но непонятно: должны ли туда входить Галичина, Закарпатье и Буковина? Присоединение Западной Украины к СССР — это, в их понимании, величайшая ошибка Сталина. Не будь «бандеровцев», сейчас Россия, Украина и Беларусь были бы «одним народом». Поэтому сейчас они ничего не собираются захватывать — они лишь хотят забрать себе «свое»: сначала — Крым и Донбасс, потом — «Новороссию», дальше — как получится (в отличие от концепта «исторической России», который стал доминирующим в мировоззрении нынешней российской власти, концепт «русский мир» абстрактен, ориентирован на культурно-идеологическую и даже религиозно-мистическую проблематику, а потому не имеет четких географических границ и доминирует не во властных коридорах, а в пропаганде. — Авт.). 

Было бы ошибкой думать, что Путин и его соратники мечтают возродить Советский Союз, хотя распад СССР для российского президента — это «величайшая геополитическая катастрофа XX века» (2005 г.). Никто из путинского «политбюро» не горит желанием заняться модернизацией Туркменистана, Киргизстана, Казахстана или Азербайджана. Но вот желанием утвердить в «западнорусских», «малорусских» и «новороссийских» «губерниях» русский язык, «единую схему общей истории», «наследие Великой Победы» (в специфической сталинско-брежневско-путинской интерпретации), а также ликвидировать или свести к «регионально-этнографической компоненте» украинский и белорусский языки — вместе со всеми достижениями украинизации и белорусизации — горят все или почти все носители «великой миссии». 

Редкий из российских политиков и околополитических деятелей, упоминая о Леониде Кучме, не вспомнит с горечью название его книги: «Украина — не Россия» (2003 г.). В целом вполне толерантная по отношению к России книга вполне лояльного к Кремлю экс-президента Украины рассматривается чуть ли не как глобальное, метафизическое предательство: мол, да как он мог! Он же советский человек, как и все мы! И вдруг — «не Россия»! 

Возникают, правда, сложные смысловые неувязки. Например, если русские и украинцы — это «один народ», то «русскими соотечественниками» должны считаться не только крымчане и донбасовцы, как это происходит в российском информационно-пропагандистском поле, но также жители Херсонщины, Черниговщины, Полтавщины, Львовщины, Тернопольщины, Ивано-Франковщины. 

Разумеется, украинская историософия тоже не слишком жалует Россию как «угро-финского наследника азиатской Орды», не имеющего отношения к славянству, просвещению и рационализму, несправедливо занявшего некоторые украинские исторические земли, укравшего историческое наименование «Русь» и пытающегося силой оружия навязать Украине свое видение и «общего прошлого», и «общего будущего». Однако отсутствие в украинской идентичности экспансионизма и имперского опыта делает претензии Украины умозрительными, гипотетическими, сугубо словесными. Тогда как российские притязания на Украину подкреплены не только идеологически и пропагандистски, но и недавними военными приготовлениями — в них были задействованы, по экспертным подсчетам, порядка полумиллиона людей и тысячи единиц военной техники. Точнее всего российские притязания на Украину выразил один известный российский политик-старожил — король политического эпатажа: «На колени — и в империю!» Старая шутка о том, что отношения между Россией и Украиной возможны либо в формате войны, либо в формате поглощения первой второй, внезапно стала суровой реальностью. 

Суждения российского политического класса об Украине и украинской идентичности апеллируют к экзистенциальному опыту и онтологии — к базовым представлениям о бытии как таковом, в котором Россия является одним из главных вершителей судеб мировой цивилизации. Не просто сверхдержавой, а страной-миссией, призванной исполнить «высшую волю» — некое «божественное предопределение» (иное дело, что раньше Российская империя и СССР были способны конструировать идейные и культурные ценности универсального характера и мирового масштаба, сейчас же максимум идеостроительства — это «духовные скрепы», возведенная в ранг высокой миссии борьба с пропагандой ЛГБТ, апологетика «антимайдана», «не-свободы» и критика демократических политических режимов. — Авт.). 

В подобном контексте Украина рассматривается либо как ресурс российской «исторической миссии», что предполагает ее полное подчинение планам Кремля (добровольное — например, путем выполнения Минских соглашений, федерализации и провозглашения нейтрального статуса или путем военного принуждения). Либо как враг, стоящий на пути, а потому подлежащий расчленению, ликвидации, «перевариванию» и даже «принудительной денацификации», проводимой единолично Россией, — такую идею недавно озвучил один околокремлевский политтехнолог. 

В подобных условиях никакой компромисс невозможен — только полное подчинение либо уничтожение. На наших глазах эта российская «историческая миссия» постепенно превращается в политическую манию, в навязчивую идею-фикс российской элиты. Относительно рационализирован лишь гипертрофированный кремлевский страх о возможности вступления Украины в НАТО. Если раньше российскую политику определяли всё больше люди, озабоченные деньгами и материальными активами, то теперь ею заправляют носители «великой исторической миссии России» (которые, согласно путинскому высказыванию, «попадут в рай»). 

Поскольку российско-украинский диалог о том, кто «настоящий», а кто — «ненастоящий» (жертва польско-европейского либо турано-угрофинского влияния), затрагивает экзистенциальные представления, невозможен не то что консенсус, но даже компромисс. Только «исправление» «ошибки истории», решение «украинского вопроса» — уничтожение украинского государства (либо популярное в украинской околополитической среде ожидание: когда же распадется российское государство? — Авт.). 

Впрочем, стоит посмотреть на весь баланс российско-украинских отношений последних лет под иным углом зрения. Российская агрессия в 2014 году привела не просто к мобилизации украинского общества, но и к самопостижению, к кон-струированию собственной субъектной идентичности, к осознанию необходимости бегства из «русского мира», «исторической России» и российского смыслового и информационного поля. Возможно, когда-то очень нескоро, через десятки лет, будущие украинские поколения будут благодарны Кремлю и лично Владимиру Путину за то, что их попытки ликвидировать Украинское государство привели к перерождению Украины, к превращению ее в современную и жизнеспособную сущность. 

Периодически возникающая эскалация между Россией и Украиной, усиливаемая непрерывной информационно-психологической и смысловой (когнитивной) войной, чревата перерастанием конфликта в региональную войну, а то и в войну значительно большего масштаба. В каких географических и смысловых границах будет существовать Украина, зависит от воли украинского народа к жизни, от творческой способности интеллигенции, от волевых притязаний украинской элиты, от способности мыслить категориями будущего, а не прошлого. Как бы то ни было, Кремль и российская агрессия создают для Украины мобилизационный вызов и ставят перед ней огромный гамлетовский вопрос. И ответ — «быть иль не быть» — теперь зависит, пусть и в разной степени, от каждого члена украинского общества.

Андрій ОКАРА