Полтавець Іван Стешенко: учений, патріот, громадянин

Ім’я генерального секретаря освіти УНР, засновника педагогічної академії та Українського народного університету, вченого, педагога, літературознавця, поета та перекладача Івана Стешенка ще й досі залишається призабутим навіть серед його земляків-полтавців. А поза тим доля цього істинного подвижника науки та освіти нерозривно пов’язана з нашим містом. Він народився у Полтаві 24 червня 1873 року в родині сторожа земської управи, колишнього кріпака князів Кочубеїв. На той час його батько вже встиг відслужити 25 років у війську і вийшов у відставку в чині унтер-офіцера. Не маючи ніякої освіти, Матвій Стешенко однак намагався дати її всім своїм дітям, яких було дев’ятеро: чотири хлопчики і п’ять дівчаток.
Свою першу науку Іван отримав у церковно-парафіяльній школі, а далі у Першій полтавській класичній гімназії. У цей час родина Стешенків проживала на вулиці Новопроложеній (нині Шолом-Алейхема), де частина будинку здавалася. Якось улітку там квартирували студенти-харків’яни, яким гімназист Стешенко показав свої вірші, написані російською мовою. Один із них похвалив поета-початківця, але порадив писати рідною мовою, звертатися до життя українства. Після шостого класу гімназист Стешенко здійснив пішу подорож по двох полтавських повітах і повернувся додому свідомим українцем, придивившись, як живуть люди на землі, та послухавши пісні кобзарів. Про це він сам розповідав доньці Ірині.
1892 року Іван Стешенко вступив до Київського університету Святого Володимира на історико-філологічний факультет. На цей час припадає його знайомство з родинами Лисенків та Старицьких, Володимиром Антоновичем, Лесею Українкою, Оленою Пчілкою, Володимиром Самійленком, Олександром Кониським. Він багато перекладає з французької та німецької, пише вірші, наукові та публіцистичні праці, друкується у галицьких виданнях «Зоря» і «Правда». Доля цієї надзвичайно обдарованої і талановитої людини була невіддільна від своєї епохи та її головних провідників. Незабутня подія студентських літ — знайомство в Києві з Іваном Франком, який розгледів у юнакові майбутнього талановитого письменника. За його підтримки 1896 року у Львові виходить друком Стешенкова драма «Мазепа».
Закінчивши 1896 року університет, Іван Матвійович почав викладати у київській Фундуклеївській жіночій гімназії. Робота педагога його захопила. Він був надзвичайно ерудованою людиною з широким науковим діапазоном. Але недовго йому довелося працювати на освітянській ниві. Через участь у студентських протестах його ув’язнили до Лук’янівської в’язниці. У сусідній камері перебувала Оксана — донька драматурга і театрального діяча Михайла Старицького, у якого Іван Стешенко колись квартирував і дуже симпатизував дівчині. У дуже непростих обставинах вони дали обітницю побратися,  тільки-но вийдуть із в’язниці. Іван та Оксана одружилися в 1897 році, і відтоді Іван Стешенко в особі дружини мав надійного друга й однодумця.
Після звільнення Стешенкові заборонили жити в університетських містах та перебувати на педагогічній роботі. Тому подружжя вимушено проживало на Чернігівщині та у Броварах, де Стешенко перекладав Овідія, Байрона, Шиллера, Беранже, Пушкіна, писав багато віршів, які утворили дві збірки поезій — «Хуторні сонети» та «Степові мотиви».
У 1898 році в часописі «Київська старовина» була опублікована праця Івана Стешенка «Поезія Івана Котляревського», що складалася з 2-х частин — «Котляревський і Осипов у взаємовідношенні» та «Іван Котляревський у світлі критики». Вона отримала значний розголос і була висунута на здобуття Пушкінської премії Російської академії наук. Премію одержали І. Стешенко та А. Кримський, автор рецензії на цю монографію. У 1900 році Іван Матвійович з родиною повертається до Києва. Оскільки викладацька робота для нього була заборонена, він змушений заробляти на життя, служачи в управлінні Південно-Західної залізниці та в міській думі. 
У 1903 році Івана Стешенка запросили виступити з промовою від наукового товариства імені Нестора-літописця на урочистостях з нагоди відкриття пам’ятника Івану Котляревському в Полтаві. На виступі саме Івана Стешенка особливо наполягав Микола Лисенко. У листі композитора до гласного Полтавської міської думи Г. Маркевича від 11.08.1903 року зазначено: «Павло Житецький рекомендує вам запросити, поки не пізно, Івана Стешенка, який студіював твори Івана Котляревського. Житецький каже, що, якщо виявилось, що старі українські сили не спромоглись, то рекомендує молодого, який може виконати цю справу. Відповідьте мені, чи наукову промову можна у вас читати на язику 20 мільйонів народу?». Звичайно, мається на увазі мова українська.
Стешенко погодився і приїхати до рідного міста, і виступити з промовою на урочистому засіданні міської думи 30 серпня
1903 року. У «Моїх споминах про давнє минуле» Дмитро Дорошенко пише про свято відкриття пам’ятника Івану Котляревському: «Академічні звіти були зроблені двома промовцями — Олександрою Єфіменко та Іваном Стешенком. Обидва були виголошені російською мовою».  І все ж таки чому російська мова? Відомий сенсаційний скандал, що виник на засіданні Полтавської думи у зв’язку із забороною делегатам з Лівобережної України читати вітальні адреси українською мовою, докотився до Петербурга і розглядався в уряді, де заборона визнана неправомірною.
Російськомовний виступ Івана Стешенка вмотивований тим, що це була офіційна наукова промова під час офіційної програми засідання Полтавської думи і, як писала «Київська старовина» у замітці «По поводу по-лтавських празднеств при открытии памятника Ивану Котляревскому» (1903 р., № 11), «…не было даже попытки внести вопрос о том, чтобы научные речи, вошедшие в официальную программу заседания, читались на малорусском языке, так как каждый из говоривших подчинился правилу о государственном языке в официальных случаях».
У 1906 році, отримавши дозвіл займатися педагогічною роботою, Іван Матвійович викладав словесність у Першій київській комерційній школі, на Вищих жіночих курсах, у Музично-драматичній школі імені Миколи Лисенка, працював директором Тетянинської української гімназії для біженців. Крім того, брав активну участь у заходах товариства «Просвіта», Українського наукового товариства, Українського клубу. Писав багато наукових розвідок про творчість Тараса Шевченка, Пантелеймона Куліша, Панаса Мирного, Михайла Коцюбинського, Михайла Старицького, Лесі Українки.
Маючи великий викладацький і педагогічний досвід та беручи найактивнішу участь у громадсько-політичних подіях, з початком Української революції Іван Стешенко стає першим міністром освіти Центральної Ради. Улітку 1918 року він прийняв пропозицію Гетьманського уряду працювати професором кафедри українського письменства Кам’янець-Подільського українського державного університету, який мав невдовзі відкритися. Тож із метою підготовки навчального курсу він приїхав у відпустку на батьківщину, назвавши на місці майбутньої служби своє місце перебування: село Чернечий Яр Зіньківського повіту Полтавської губернії.
Уночі 29 липня 1918 року Іван Матвійович приїхав із Києва до Полтави. Неподалік Київського вокзалу на сучасній вулиці Соборності на очах у сина-підлітка він був тяжко поранений у голову невідомими бандитами. Наступного дня Іван Стешенко помер у полтавській лікарні. На переконання С. Єфремова, смертний вирок І. Стешенкові винесла більшовицька організація Зіньківського повіту. Похований на Байковому кладовищі в Києві.
В одній з останніх своїх поезій 1918 року, опублікованій у «Робітничій газеті», він писав:
«Ми не кличемо до бою
Ні вояків, ні юрбу,
Не бажаєм між собою
Розпочати боротьбу…
Ні! Ми кличемо до згоди,
До братерства, як братів
Задля захисту свободи
Від кайданів і катів!»
Великий романтик і мрійник! Він так вірив у свій народ, у те, що він миттєво прокинеться і нікому вже не віддасть власної свободи та незалежності. Стешенкова доля — доказ того, що українській душі вкрай важко поєднати поезію й політику. Та ще й на зламі епох і державних устроїв.
Євгенія СТОРОХА,
провідний науковий співробітник Полтавського літературно-меморіального музею І. П. Котляревського

О художественно-литературном значении произведений Ивана Котляревского и его заслугах

Доповідь Івана Стешенка «О художественно-литературном значении произведений Ивана Котляревского и его заслугах» була надрукована у 215-му та 216 номерах газети «Полтавський вісник» за 3-тє і 4 вересня 1903 року за старим стилем. Газету вдалося знайти в Російській національній бібліотеці у Санкт-Петербурзі. Доповідь подається мовою оригіналу. Цитати з «Енеїди», які в публікації подані у російській транслітерації, замінено цитатами з видання: «Енеїда», І. П. Котляревський. К.: Україна, 1994 р.
Борис ТРИСТАНОВ, автор сайту «Історія Полтави»

Речь, произнесенная в день открытия памятника Ивану Котляревскому в торжественном заседании Полтавской думы действительным членом Киевского общества летописца Нестора — Иваном Стешенко.
«Милостивые государыни, милостивые государи!
На мою долю выпала честь в столь знаменательный день для Украины, как открытие памятника родоначальнику новейшей ее литературы, Ивану Котляревскому, сказать слово о художественно-литературном значении его произведений и его заслугах. Я глубоко счастлив, исполняя возложенное на меня поручение и по мере сил содействуя распространению тех представлений, какие имеет о Котляревском современная наука.
Такой выдающийся предмет исследования, как поэзия Ивана Котляревского давно уже, конечно, должен был вызвать к себе внимание со стороны ученых. И действительно в течение всего XIX столетия появляется ряд более или менее обстоятельных исследований о Котляревском, выясняющих его личность, оценивающих его художественную деятельность и определяющих его историко-литературное значение. Такие крупные ученые, как Срезневский и Костомаров отдают полную дань художественному значению произведений Котляревского; и такие выдающиеся литераторы, как Шевченко и Кулиш относятся к нему с тем же вниманием, и в конце 70-х и 80-х годов его творчество достойно оценивают академик Пыпин, львовский професор Огоновский, професор Киевского университета Дашкевич и профессор духовной академии Петров, оба удостоенные Императорской академией наук премии за работы по украинской литературе. Перед Котляревским преклоняется и русский поэт Минский, посвятивший целое исследование разбору его произведений... И всюду в этих научных работах подчеркиваются крупные литературные заслуги Котляревского и указывается художественное значение его поэзии. Такое внимание к поэту особенно вырастает в 1898 году — в год празднования столетия годовщины украинской «Энеиды». В это время появляется ряд новых работ о Котляревском, из которых следует упомянуть труды львовского профессора Студинского, киевского профессора Дашкевича и в особенности исследование об «Энеиде» члена-корреспондента Императорской академии наук Житецкого. В этой юбилейной литературе вновь пересматривается много вопросов, вызываемых творчеством Котляревского, утверждаются некоторые новые положения и снова определяется художественное и вообще историческое значение нашего поэта. И нужно отдать должное, что эта юбилейная литература сразу решила такую массу вопросов и поставила свои ответы на столь твердую почву, что после ее суждений мало что нового можно прибавить к характеристике Котляревского и даже мало новых вопросов может возникнуть при изучении его творчества. Всего сделанного в этот юбилейный период и особенно сделанного Житецким вполне достаточно для того, чтобы ясно себе нарисовать поэтическую фигуру Котляревского, чтобы понять нити, связывающие его с прошлым, узнать новое, внесенное им в родную литературу, и тем самым определить художественное значение его произведений. Вследствие этого задача наша сводится к тому, чтобы выяснить значение произведений Котляревского, пользуясь всеми данными современной научной литературы о нем, так как эти данные дают полное разрешение интересующего нас вопроса.
Итак, в чем же заключается художественное значение произведений Котляревского? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны вспомнить, что в лице Котляревского мы имеем дело не с поэтом современным, к которому могли бы применить только обще-эстетическую оценку, а с историческим, и потому наша задача усложняется. Для всестороннего суждения о художественном значении поэзии Котляревского мы должны предварительно выяснить, каковы были в его время средства поэтического воспроизведения, которыми он мог пользоваться, или иными словами в каком состоянии находилась тогда предшествовавшая Котляревскому украинская литература?
Под давлением тяжелых условий исторической жизни XVIII века национальная украинская литература того времени должна была смолкнуть и затем совершенно исчезнуть. Социально-политическая жизнь Украины ко времени появления Котляревского, то есть к концу XVIII века достигла крайних размеров упадка. Национальная ее автономия была уничтожена; казацкая старшина перешла в ряды русского дворянства, само казачество было принижено, крестьянство было закрепощено, и все народное стало предметом неуважения и смеха. Такие тяжелые общественные условия, понятно, не могли благоприятствовать развитию национальной литературы и мы действительно видим, что последняя все более и более клонится к упадку. Самым распространенным видом украинской литературы XVIII века была церковно-схоластическая драма, виднейшие представители которой — Прокопович, Лашевский, Конисский и другие. Драма эта была или общественного, или просто богословского типа, но писалась на славяно-украинском языке. Со второй половины XVIII века оба вида этой драмы более не существуют: общественная драма, бичевавшая социальные неурядицы, не могла, очевидно, иметь место при том строе, где последние, в виде крепостного права, вошли в норму; погибла и чисто богословская драма, ибо рассадник ее — Киевская духовная академия — под влиянием общегосударственных тенденций стала отдавать преимущество великорусскому языку и, наоборот, вытеснять из употребления украинский. Вместе с тем создалась целая литературная теория Довгальского, устанавливавшая отрицательное отношение писателей к народу и исключавшая его из серьезной драмы как сюжет недостойный. Таким образом, мы видим, что во второй половине XVIII века славяно-украинской драмы более не существует, что славяно-украинский язык из сферы литературного обращения вытеснен. Но, помимо этих произведений на славяно-украинском языке, были еще в XVIII веке и светские произведения на книжно-украинском языке, более близком к речи народа.
Еще в XVII веке на этом языке написан был целый ряд книг богословского содержания, имевших широкое обращение в обществе. Вытесненная славянским языком из левобережной литературы XVII века эта книжно-украинская речь продолжала однако существовать на правом берегу во владении Польши, но опять-таки в целях утилитарных. Книжно-украинская речь нужна была для проповедников как средство пропаганды среди народа для привлечения его на сторону католицизма. Жалка поэтому была роль книжно-украинского языка в униатских произведениях и безотрадны были его виды на будущее. Он терпелся только как временное средство для посторонних целей, не был целью самому себе, не был органом художественного творчества и раскрытия в слове красот народного духа. А при таких условиях нечего было и думать, чтобы могло книжно-украинское слово конкурировать с мощной литературой высших классов и не заглохнуть без всяких надежд на будущее.
Правда, книжно-украинская речь звучала не в одних богословских, но также и в произведениях светских, именно исторического характера. Но сам уже этот характер предрасполагал к тому, чтобы при напоре более сильных российских тенденций украинская речь исторических произведений исчезла безвозвратно. И в самом деле украинской речью написан «Самовидец» (1702 г.) и летопись Величко (1720 г.); под большим влиянием великорусским и польским создан «Летописец» (1742 г.), «Диариуш» Ханенко  (1722 г.). И под особенным великорусским влиянием его же «Дневник», где автор просто старается писать по-великорусски. Наконец с 60-х годов прошлого столетия мы не видим уже ни одного исторического произведения, написанного книжным украинским языком,  — таковой был вытеснен русским языком и оказался совершенно ненужным. Таким образом не стало к концу XVII века славяно-украинской дра-мы, не стало светских книжно-украинских произведений, и национальное творчество Украины переживало тяжелое время. Однако с падением национальной литературы исчезало только достояние высших классов украинской нации в то время, как творчество самого народа и его полуинтеллигентных представителей продолжало расти, робко скрываясь от невзгод исторической бури (мало того, оно влияло на известную часть украинской интеллигенции) и как бы ожидая момента, чтобы сразу явиться перед всем образованным миром в полной красоте своего расцвета. Даже больше, оно продолжает цвести именно после падения книжно-украинской речи, делавшей употребление народного слова как бы ненужным. И   действительно обзор памятников этой речи иллюстрирует данное положение наглядным образом. Обращаясь к произведениям Конисского и Довгалевского, мы видим, что в их интермедиях звучит чистая народная речь со всей ее глубиной и реализмом. Не будучи в состоянии ввести эту речь в серьезную драму, что противоречило бы их классическим воззрениям на сущность и атрибуты такой драмы, не допускавшей ничего простонародного, эти писатели все-таки подчинились народной стихии. И хотя бы для комического элемента и для простонародных сюжетов, но они ввели в литературное обращение народный язык, обнаруживая тем самым известную дозу художественного такта и поэтического понимания.
Шаг вперед представляла народно-вертепная драма, имевшая глубоко реальное содержание, хотя и возникшая из школьно-рождественской драмы. Отличаясь в первой части религиозным содержанием, вертепная драма настолько украинизировала последнее, что вместо библейских персонажей мы видим в ней чисто украинские типы; вторая же ее часть совершенно полна народных типов и вообще народного содержания. Таким образом нарушалась незыблемость вышеотмеченной псевдо-классической тенденции, и народ с его психикой, речью и бытом становился в драме полным хозяином. И как в этом, так и в предыдущем виде творчества на народном языке чувствовалось веяние новой поэтической жизни, виднелся спасительный оазис народной поэзии. Еще более отличались таким характером украинские орации, то есть вирши, сложенные и декламировавшиеся на всякие случаи жизни. В более близкой связи с интерлюдиями и вертепной драмой стоят рождественские вирши, выросшие из колядок, и пасхальные. Основной их чертой было низведение священных персонажей в обычную народную среду и трактование их в смысле народных типов. Благодаря этому, подобные вирши обнаруживали большую смелость мысли и отличались жизненной реальностью. Они как бы готовы были порвать с церковной традицией, но самый библейский их сюжет, хотя бы и развитый сатирически, протестовал против этого и окутывал их порыв ледяным покровом несвободы. Сатирический тон таких виршей при возвышенности сюжетов шокировал слушателя и не рождал цельного художественного впечатления. В них получалась какая-то двойственность и полет фантазии не находил себе надлежащего выхода, потому эти вирши не могли добиться более широких горизонтов и стать истинно художественными созданиями. А между тем сама жизнь взывала к поэтам и давала им достойные сюжеты, способные принести авторам желанный выход на широкую арену художественного творчества. Примером может служить писательство священника Непрашевича, удачно схватившего народные нравы, но, к сожалению, не успевшего освободиться от церковной традиции. Примером же могут служить немногие сохранившиеся вирши-сатиры и вирши-элегии, написанные на общественные темы и отражавшие тогдашние народные злоключения. Особенно интересны вторые, рисовавшие с грустью тяжелые условия существования народа под напором постигших его бедствий, и между всеми такими виршами выделяется песня Головатого, напечатанная в 1792 году, то есть раньше «Энеиды» Котляревского. К циклу означенных поэтических произведений относятся и любовные вирши, очень распространенные в Украине и, как показал профессор Перетц, дошедшие даже до Великороссии.
Все эти взятые вместе произведения показывают наглядно, что с уничтожением национальной драмы не умерло народное творчество, что оно искало себе выхода в другом месте и что дошло наконец до того апогея, когда ему оставалось сделать один шаг до перехода в художественную поэзию... И это тем более, что создателями всех указанных видов украинского творчества был не народ в элементарном смысле слова, а более культурные его представители — более или менее интеллигентные поэты. Наблюдая перечисленные виды произведений, написанных на украинском языке, мы не можем не заметить в них известной искусственности и книжности, свидетельствующих, что данные произведения прошли сквозь руки людей, захваченных тогдашней культурой, но вместе с тем не отрешившихся и от народной среды. Делается необходимым признание, что у народа создалась новая интеллигенция, которая хранит чистоту народной поэзии и ведет ее к новому свету, что творцы перечисленных произведений — двигатели народной культуры. Но кто же были творцы этих произведений, поддерживавшие украинскую литературную традицию и служившие посредниками между народом и высшей тогдашней культурой. Это были не кто иные, как наши «бакаляры» и дьяки, вкусившие школьной премудрости и по различным причинам ушедшие от нее. Глубоко обвеянные народной стихией и возвращенные народной среде, они при создании своих разнообразных произведений, оставались вполне народными, но вместе с тем, не забывая школьной мудрости, придавали своим писаниям книжный оттенок. С другой стороны, они вносили в народ чисто книжные произведения, предварительно украинизировав их и, конечно, бессознательно сделав доступными для народа. Таким образом, эти «бакаляры», «пыворизы», эти мандрованные и простые дяки были блюстителями нашей национальной святыни, были нашими трубадурами, шпильманами и менестрелями. Тем не менее исполняя высокую миссию хранителей народной музы, наши «бакаляры» не могли дать более того, чем располагали сами. Будучи людьми довольно традиционными и в силу небольшого образования не обладая широким кругом идей, эти народные поэты не могли все-таки понять, что нужно было нашей литературе и что нужно было сделать с народным творчеством, чтобы сообщить ему черты истинной художественности. Их творческий процесс отличается полной бессознательностью, и потому продукты его, как мы видели, или запечатлены были традиционной церковностью,  или показывали невысокий полет мысли, лишенной широкого миропонимания и тонкого выбора форм. Таким образом, не украинским «бакалярам» суждено было вывести родное творчество на арену общечеловеческого развития, не им суждено было воскресить упавшую на время украинскую литературу. Для такой роли требовался более чуткий поэт и с более широким кругозором. Но если бы таковой явился, то что из поэтического арсенала было бы в его распоряжении или, иными словами, какие поэтические элементы для художественного творчества мог он найти в современной ему литературной Украине?
Ведь литература высших классов не могла ему дать ничего, ибо она погасла. Наоборот, книжно-народное творчество могло дать много, ибо отражало поэзию украинского духа. Зато пользоваться им было трудно, потому что находилось оно в пренебрежении и для людей с более высоким образованием казалось ничем, в сравнении с государственной русской литературой! Перед каждым интеллигентным украинцем, имевшим поэтические задатки, открывалась, значит, альтернатива или пойти по стези русской литературы, или сделать литературный подвиг, чтобы возвести родную литературу на степень художественной. Но для подвига всегда требуются незаурядные силы... У кого же нашлись такие силы и кто свершил этот подвиг во славу себе и на бессмертие родной своей литературы? Таким избранником судьбы оказался Иван Котляревский.
Внук диакона и сын бедного канцеляриста, Котляревский прошел чисто демократическую школу воспитания: сначала он учился у дьячка, затем перешел в семинарию, никогда не теряя из-под ног народной почвы. Курс семинарии он окончил и научился тем наукам, которые должны были возвысить его из простой среды и приблизить к интеллигенции. Здесь же Котляревский впервые обнаружил склонность к писанию стихов. По окончании семинарии Котляревский поступил в канцелярию, затем стал домашним учителем на селе и, как говорят его биографы, ходил в народ с целью его изучения. Затем он стал офицером, но остался все-таки на селе, где квартировал его полк. Будучи офицером, он, конечно, встречался со всякими людьми, которые могли повлиять на него в умственном отношении, и сам не переставал упражняться в чтении, что и видно из его «Энеиды». Таким образом, в период, предшествующий напечатанию его «Энеиды»,  лет за десять, Котляревский представляется нам человеком с поэтическим дарованием, притом выросшим в народной атмосфере и проникнутым к ней любовью, но вместе и личностью довольно образованной. Как поэт, он стоял выше своих предшественников «бакаляров» и потому способен был отнестись к существовавшим формам творчества вполне критически. А обладая таким критическим чутьем, он, конечно, имел все данные, чтобы поднять родное творчество и показать ему те новые пути, по каким оно должно было следовать. С такими задатками вступил он в жизнь и столкнулся с указанной выше альтернативой: последовать ли за своими земляками на российский Парнас, игнорируя все униженное родное, или обратиться к этому родному? Любовь Котляревского к народу и ко всему народному облегчила выход его из затруднения и круто повернула его в сторону от тропинки, проторенной его земляками. Котляревский обратился к творчеству на родном языке и воспользовался всем тем, что заключало в себе последнее. Он смело примкнул к «мандрованым дьякам» и вывел их творения в усовершенствованном, конечно, виде на широкое поле мировой литературы. Тем самым он свершил подвиг и ввел родную литературу в пантеон бессмертия. В чем же однако конкретно заключался совершенный Котляревским подвиг и что художественного получала от него родная литература?
Первым произведением Котляревского, сделавшим переворот в современной поэту украинской литературе, стала «Энеида». Котляревский взял фабулу римского произведения, сохранил римские имена и наполнил ее всем, что могла дать современная жизнь, обработал все это согласно требованиям украинской народной поэзии. В виду этого его «Энеида» является от начала до конца глубоко народной и показывает в авторе большие знания народа... Так, мы видим в «Энеиде» описание всевозможных костюмов, кушаний и напитков, панского пира со всей старинной обстановкой, танцы и игры, музыку и песни, народные обычаи и поверья, одним словом — все, что составляет этнографию народа. Мало того, все образы и картины проникнуты у него глубокими чертами народности, для доказательства чего стоит только сравнить его «Энеиду» с русской «Энеидой» Осипова, которой наш поэт пользовался. По Вергилию, Эней едет из Сицилии на Латинскую землю. Попутный ветер подгоняет его корабли, поэтому:
«На палубе гребцы, рассевшись
И будто белены объевшись,
Кричали песни, кто что знал».
Так пишет Осипов. А вот эта сцена у Котляревского:
«Гребці і весла положили
Та, сидя, люлечки курили
І кургикали пісеньок:
Козацьких, гарних, запорозьких,
А які знали, то московських
Вигадовали бриденьок.
Про Сагайдачного співали,
Либонь співали і про Січ,
Як в пікінери набирали,
Як мандровав козак всю ніч;
Полтавську славили Шведчину,
І неня, як свою дитину
З двора провадила в поход;
Як під Бендер'ю воювали,
Без галушок як помирали,
Колись як був голодний год».
У Осипова, говорит Житецкий, один только намек, у Котляревского — полная картина, затрагивающая воспоминания о прошлом, которые и доныне еще звучат в народных песнях.
Другой пример. Трояне прибыли на Латинскую землю. Оказалось, что они не понимают языка местных обитателей. Тогда в изложении Осипова:
«Эней, не тратя нужно время,
Свое троянское все племя
Велел учить латинску складу
И всем прилежно без откладу
Язык тот в голову збирать,
Не исподоволь, по-боярски,
Но палями, по-семинарски,
Чтобы скорей его понять».
Последние строки Котляревский развил в несколько строф и дал целую картину нашей старинной школы:
«Еней тут зараз взяв догадку,
Велів побігти до дяків,
Купить Піярськую граматку,
Полуставців, октоїхів;
І всіх зачав сам мордовати,
Поверху, по словам складати
Латинську тму, мну, здо, тло:
Троянське плем'я все засіло
Коло книжок, що аж потіло,
І по-латинському гуло.
Еней від них не одступався,
Тройчаткою всіх приганяв;
І хто хоть трохи ліновався,
Тому субітки і давав.
За тиждень так латину взнали,
Що вже з Енеєм розмовляли
І говорили все на ус:
Енея звали Енеусом,
Уже не паном — домінусом,
Себе ж то звали — троянус».
Здесь видны такие яркие краски, каких нет у Осипова, но и этого еще мало... В «Энеиде» имеется целый ряд народных типов, изображенных блестящим образом и при том согласно условиям тогдашней жизни. Таковы типы самого Энея («парубка моторного»), Венеры («молодої смілої, що все з воєнними жила»), таков Зевес, который постоянно «кружав сивуху і оселедцем заїдав» и который однако «в правді твердий так, як дуб», такова и Дидона («розумна пані и моторна, трудяща, дуже працьовита, весела, гарна, сановита, бідняжка, що була вдова»), и много-много других типов проходит перед глазами читателя, очарованного чудным зрелищем живых лиц, выхваченных автором из народной среды или вообще из среды окружавшей Котляревского действительности. Вся «Энеида» есть как бы целая панорама таких типов, и потому в этом своем произведении Котляревский и является поэтом глубоко народным и вполне примыкает к своим предшественникам-певцам — «бакалярам», «пиворам» и прочим. Но, примкнув к ним, Котляревский сразу поднялся выше их наголову: он стал поэтом общечеловеческим и отразил в «Энеиде» психику тогдашнего европейца или по крайней мере интеллигента Украины.
Начать с того, что уже с внешней стороны его произведения, а в частности «Энеида», резко отличаются от украинских книжно-народных произведений; так, мы видим в «Энеиде» неизвестный до тех пор Украине прекрасный ямбический стих, строго выдержанные рифмы и широкую форму поэмы. Но внутренняя сторона его произведений возвышает его над предшественниками еще более. Прежде всего нужно отметить, что в своем творчестве в противоположность народному Котляревский является поэтом сознательным, а потому и настоящим поэтом-художником. Он смеялся в «Энеиде» над плохими стихотворцами, сам обращался к музе «ученой, молодой и веселой». Перерабатывая «Энеиду» Вергилия, Котляревский вполне сознательно заявляет:
«Виргилій же, нехай царствує,
Розумненький був чоловік,
Нехай не вадить, як не чує,
Та в давній дуже жив він вік.
Не так тепер і в пеклі стало,
Як в старину колись бувало
І як покійник написав;
Я, може, що-небудь прибавлю;
Переміню і що оставлю,
Писну — як од старих чував».
Уже одной этой сознательностью Котляревский отличался от представителей народного творчества, а содержание произведений отличает его еще более. Читая «Энеиду», мы находим полное сочувствие к казакам-троянцам. Любуясь военным строем латинцев, поэт восклицает:
«Так вічной пам’яті бувало
У нас в Гетьманщині колись,
Так просто військо шиковало,
Не знавши: стій, не шевелись;
Так славниї полки козацькі
Лубенський, Гадяцький, Полтавський
В шапках було, як мак цвітуть.
Як грянуть, сотнями ударять,
Перед себе списи наставлять,
То мов мітлою все метуть».
В этих строках видна пламенная любовь, искреннее восхищение поэта перед уничтоженным казацким сословием, перед утратой украинской автономии. Но несколько дальше Котляревский уже юмористиче-ски относится к тому же самому казачеству, как бы ясно показывая, что это прошлое является для него невозвратным прошлым и что поэта охватила волна новой жизни. И действительно на Украину и Котляревского нахлынула волна этой новой жизни и, сообщив ему свое содержимое, сделала его общечеловеком. Нужно только вспомнить, что XVIII век (в особенности его конец) был веком распространения идей французского просвещения, вольтерианцев, масонов и других представителей умственного развития человечества. В Россию и в Украину также проникали эти возвышенные идеи и переделывали личность для высшей духовной жизни. Переделали они и Котляревского, создавая из него моралиста-масона, и заставили на все явления жизни смотреть с новой общечеловеческой точки зрения... Эту-то точку зрения он и провел в своих произведениях, обнаружив широту мысли и чувствований, недоступную поколениям предшествовавшим. Изображая рай, Котляревский говорит, что в нем пребывали:
«Люде всякого завіту
По білому есть кілько світу,
Которі праведно жили».
Эти люди наслаждались там чудной жизнью:
«Ні сердилися, ні гнівились,
Ні лаялися і не бились,
А всі жили тут люб'язно;
Тут всякий гласно женихався.
Ревнивих ябед не боявся,
Було вобще все за одно».
С этой идеальной точки зрения Котляревский смотрел и на все жизненные явления и потому посадил в ад всех грешников и общественных угнетателей, говоря, что в аду были:
«…всякиї цехмистри,
І ратмани, і бургомистри,
Судді, підсудки, писарі,
Які по правді не судили
Та тілько грошики лупили
І одбирали хабарі.
Панів за те там мордовали
І жарили зо всіх боків,
Що людям льготи не давали
І ставили їх за скотів».
Наоборот, в раю были:
«Се бідні, нищі, навіжені,
Що дурнями зчисляли їх,
Старці хромі сліпорождені,
З яких був людський глум і сміх…
Се вдови бідні, безпомощні,
Яким приюту не було;
Се що без родичів остались
І сиротами називались».
На вопрос Энея, кто живет в раю, Сивилла также отвечает:
«Не думай, щоб були чиновні
Або що грошей скрині повні,
Або в яких товстий живіт;
Не ті се, що в цвітних жупанах,
В карамзинах або сап'янах;
Не ті ж, що з книгами в руках,
Не рицарі, не розбишаки;
Не ті се, що кричать: «і паки»,
Не ті, що в золотих шапках».
Таким образом, явившись в своей «Энеиде» общечеловеческим поэтом, Иван Котляревский сразу стал выше своих предшественников и возвысил народное творчество Украины до уровня возможного тогда развития. Другие его произведения убеждают нас в этом еще более. Если в «Энеиде» Котляревский действовал как поэт сознательный, то еще более и был таковым в «Наталке Полтавке» и «Москале-чаривнике». Обе эти пьесы и в особенности первую Котляревский написал в противовес пьесе Тоховского «Козак-стихотворец», по поводу которой в «Наталке Полтавке» замечено: «…нечепурне, що москаль взявся по-нашому і про нас писати, не бачивши зроду ні краю і не знавши обичаїв і повір'я нашого…».
Иван Котляревский хотел дать картину истинно народной жизни и в обоих своих произведениях выполнил это как нельзя лучше. В ярких красках блещет здесь украинская народность, воплощенная то в прекрасной украинской речи, то в чудных типах: Наталки, Петра, Выборного, Возного, Мыколы и других. В лице этих типов в пьесы Котляревского ворвалась волна современной поэту национальной жизни, горя жизненностью и народностью. В лице Наталки живо обрисована личность типичной сельской девушки со всеми лучшими ее сторонами. В лице Возного в Фынтыка отразилась вся бурная эпоха того времени, выражающаяся в угнетении народа и денационализации интеллигенции; наконец в Мыколе представлен украинский бурлака XIX века с его порывами к свободе и мечтами о казацкой жизни на Тамани. Одним словом, во всех этих типах чудными блестками отразилась народность украинская, нашедшая в произведениях Котляревского полное воплощение. Но в последних есть еще нечто, делающее их не только народными, но и общечеловеческими. И это прежде всего их внешность: драматическая форма обеих пьес Котляревского резко отличается от такой же формы народных интермедий и славяно-украинской драмы. Обе пьесы написаны по образцу европейских опереток, занесенных в Россию из Италии и восхищавших тогдашнюю публику прелестью своей формы. При этом драматическая форма пьес Котляревского разработана настолько удачно и сценично, что положительно превосходит все тогдашние драмы и надолго служит образцом для целого ряда последующих украинских драматургов. Выпущенные в свет в таком виде произведения Котляревского сразу становились общепонятными и привлекательными, а красивое украинское содержание увеличило их притягательность еще более. И поэтому доселе живут обе эти пьесы и особенно «Наталка Полтавка», расцветая неувядаемым цветом, пышным даром украинской природы. Помимо этого, весьма возвышающей душу чертой общечеловеческого характера является та струна примирения национальностей, какая звучит в «Москале-чаривныке», и всеобщего примирения в «Наталке Полтавке», где автор говорит: «Де згода в сімействі, де мир і тишина, щасливі там люди, блаженна сторона». Такой идеал поэта, созвучный с лучшими стремлениями XVIII века, вводит произведения Котляревского в пантеон произведений мировой литературы.
Не менее достойна внимания и ода Котляревского «До Куракина», названная поэтом Минским замечательным произведением. Ода эта действительно не походит на современные поэту аналогичные произведения, имеющие целью доставить их автору какое-либо подаяние или вообще польстить кому-либо. Наоборот, ода Котляревского дает повод поэту сказать много теплых слов тем панам, которые всячески притесняли народ. От предшествовавших Котляревскому виршей ода его отличается изящно обработанным стихом и вообще всеми поэтическими достоинствами, отмеченными нами в «Энеиде». Таким образом во всех своих произведениях Котляревский исполнил высшую миссию поэта-художника: он понял задачи национального творчества и, соединив элементы народности с высшими формами изображения и высшими мыслями, возвел украинскую литературу на ту ступень, на какой всякая литература достигает значения поэзии художественной.
Соединяя народное творчество с более высшими литературными формами, Котляревский тем самым отдергивал завесу перед родной литературой и открывал ей бесконечную даль мирового развития. Он уничтожал границы, которые были положены перед родной поэзией песнопением «бакаляров», он освобождал ее от уз церковности, не нарушая религиозного чувства и окрыляя полет фантазии, с одной стороны, и от робко-бессознательного блуждания по дебрям различных несовершенств — с другой. Вводя, таким образом, в литературные формы истинную украинскую жизнь и народную речь, Котляревский тем самым раскрывал перед нами все богатство народного духа, выраженного в слове; он изображал все изгибы народной души и давал толчок к самоопределению последней и к постоянному развитию в художественно-литературных формах. Он освобождал украинский народный дух от оков и сообщал ему самую удобную форму развития. В этом-то и состоит огромное художественное значение творчества Котляревского и главнейшая его заслуга перед родиной. Устанавливая факт этого значения, мы должны вместе с тем признать, что такое крупное явление в поэтическом мире, как поэзия Котляревского не могло не распространить вокруг себя могучего духовного влияния. Лучи истинного света всюду рождают жизнь и такое же действие оказала поэзия Котляревского на своих земляков: под его влиянием возникают песни Гулака, изящная беллетристика Квитки и наконец огненное творчество Шевченко, сложившего хвалебный гимн своему учителю. Под его влиянием в лице Шашкевича, Вагилевича и других возрождается и галицко-украинская литература, столь плодотворно развивающаяся в течении всего XIX века.
Словом, под влиянием Котляревского создалась целая украинская литература, сразу завоевавшая себе уважение своими крупными достоинствами. В этой литературе воцарился реализм, жизненный юмор и демократизм, внесенные в нее еще Котляревским. Соединяя эти черты в своих произведениях, в частности в «Энеиде», Котляревский тем самым творил такое «общенародное произведение», какого, по словам профессора Дашкевича, в XVIII веке не было и в общерусской литературе. «Иван Котляревский как бы осуществлял уже тот идеал всенародного произведения, какой предначертывает в наши дни для искусства Лев Толстой», — так вполне справедливо думает о литературной деятельности Котляревского выдающийся киевский ученый, и то же самое нужно сказать о всей последующей литературе, создание которой обязано творческому уму Котляревского.
Итак, в ярком свете встает перед нами ряд крупных литературных заслуг Котляревского перед его родиной. Он оживил родное творчество, ввел в него новые формы, дал прочное основание литературному украинскому языку, возродил литературную жизнь Украины. Он таким образом стал литературным реформатором своей родины, ввел ее в круг культурных наук и потому занял в Украине такое место, как Данте в Италии и Пушкин в России.
Совершив такое дело, Котляревский оказал огромную национальную услугу всей Украине. После произведений Котляревского и его преемников, продолжавших создание родной литературы, в самобытности ее и способности к самостоятельному развитию не может быть никакого сомнения. Целый век ее существования доказывает это самым наглядным образом. За этот век воздвигнутое Котляревским украинское слово стало на твердую почву и сделалось органом не только художественного, но и научного творчества, привлекая внимание интеллигентных представителей других наций. За целый век существования наша литература выработала национальные формы мысли и чувства, в рамке которых только и возможно развитие каждой нации. И потому-то в настоящее время всякий интеллигентный украинец, ищущий умственного света, может много найти для себя в родной своей литературе. Будучи национальной по форме, эта литература является общечеловеческой по своим прогрессивным задачам и целям. А будучи прогрессивной, она тем самым создает себе вечно юную жизнь, ибо не умирает то слово и тот народ, на знамени которого начертана самоотверженная любовь к человеку!

Підпис під фото:
Іван Стешенко (№ 24) серед діячів української культури, які брали участь у відкритті пам'ятника Івану Котляревському. 1 вересня 1903 року.
Стоять: (1 ряд): 1) Олександр Пилькевич, 2) Аркадій Верзилів, 3) Іван Луценко, 4) Мирон Кордуба, 5) Іван Демченко, 6) Михайло Кохановський, 7) Василь Кошовий, 8) Василь Цимбал.
2 ряд: 9) Володимир Леонтович, 10) Лев Лопатинський, 11) (не встановлено), 12) Юрій Колярд, 13) Віра Коцюбинська, 14) Віталій Боровик, 15) Іван Липа, 16) Василь Кравченко, 17) (не встановлено), 18) Сергій Єфремов, 19) Аркадій Слатов.
3 ряд: 20) Микола Аркас, 21) Віра Вербицька (Ворона), 22) Захар Краковецький, 23) Григорій Ротмистров, 24) Іван Стешенко, 25) Леонід Жебуньов, 26) Христя Алчевська, 27) Степан Ерастов, 28) Микола Левитський, 29) Михайло Губчак, 30) Микола Дмитрієв, 31) Олександр Осмяловський, 32) Олександра Яновська (Кохановська), 33) Микола Сахаров, 34) Сергій Шемет.
Сидять: (1 ряд): 35) Пилип Немоловський, 36) Лесь Кульчицький, 37) Михайло Комаров, 38) Леся Українка, 39) Кирило Студинський, 40) Олена Пчілка, 41) Юліан Романчук, 42) Ганна Барвінок, 43) Микола Федоровський, 44) Михайло Старицький, 45) Микола Міхновський, 46) Євген Чикаленко.
2 ряд: 47) Василь Стефаник, 48) Михайло Коцюбинський, 49) Гнат Хоткевич, 50) Надія Кибальчич, 51) Оксана Стешенкова, 52) Настя Шавернівна, 53) Григорій Коваленко, 54) Северин Паньківський, 55) Левко Мацієвич.
3 ряд: 56) Володимир Самійленко, 57) Євген Левицький, 58) Володислав Козиненко, 59) Катерина Сулимовська, 60) Володимир Розторгуїв, 61) Ярослав Грушкевич, 62) Андрій Шелухин, 63) Ілля Шраг.
4 ряд: 64) Петро Розов, 65) Михайло Мороз, 66) Василь Сімович, 67) Мартин Корчинський; стоїть окремо збоку: 68) Іван Сокальський.
Фото надав Олексій Петренко.