Записки бывшего подполковника КГБ: как мы ловили шпионов вокруг шахматной доски

(Продовження. 

Початок 

у № 44—53 за 2020 р. 

та №1—35 за 2021 р.) 

Объект Шустрый в поле зрения КГБ

С виду тихий, говорящий не мужественным фальцетом шахматист Анатолий Карпов неоднократно встречался с председателем КГБ СССР Юрием Андроповым. После первой их встречи Андропов, получивший от генсека Леонида Брежнева указание любыми средствами не допустить победы невозвращенца Виктора Корчного, дал команду создать опергруппу КГБ СССР для командирования на матч претендентов на звание чемпиона мира по шахматам между Карповым и Корчным, который должен был состояться в городе Багио (Филиппины) в 1978 году.

В качестве офицера, отвечающего за личную безопасность Карпова, а также способного выполнять функции личного водителя и переводчика, а при необходимости и личного секретаря, нужно было подобрать кого-то из 5-го управления КГБ СССР. Остановились на офицере, владевшем испанским языком и хорошо себя зарекомендовавшем во время сопровождения группы кубинских офицеров спецслужб, Владимире Пищенко. К тому же, как выяснилось, он владел еще и англий-ским языком и имел опыт работы в качестве профессионального водителя. Все это почти на десятилетний срок предопределило судьбу Пищенко, ставшего тенью Карпова. Причем Пищенко решал вопросы, относящиеся не только к его компетенции как сотрудника КГБ СССР, но и личные и бытовые проблемы будущего чемпиона мира.

Согласно указаниям председателя КГБ СССР Андропова была сформирована оперативная группа из числа офицеров органов госбезопасности, в которую, помимо Пищенко, вошли сотрудники Первого главного управления (внешняя разведка), выполнявшие разведывательные функции под прикрытием советского посольства в Маниле (Филиппины), а также торгового представительства в этой стране и действовавшие под журналистским прикрытием ряда советских СМИ. Кроме того, в состав оперативной группы были включены офицеры-сотрудники оперативно-технического управления (ОТУ) КГБ СССР, впервые командированные за границу для выполнения своих функций в составе советской спортивной делегации.

Опергруппа КГБ СССР, которой предстоял выезд в составе членов команды Анатолия Карпова, насчитывала 12 человек. Согласно плану, утвержденному заместителем председателя КГБ СССР Виктором Чебриковым, Владимиру Пищенко были поручены постоянное сопровождение Карпова и его физическая охрана, а также установление оперативных контактов с руководителями Международной шахматной федерации и изучение их в плане возможного привлечения к сотрудничеству с КГБ. Сотрудники советской разведки, выехавшие на Филиппины, должны были использовать матч, привлекший внимание мировой общественности, для развития уже имеющихся оперативных контактов среди иностранных граждан и установления новых, представляющих интерес для подразделений советской разведки. В частности на управление «А» ПГУ КГБ СССР возлагалась задача по позитивному освещению матча в зарубежных СМИ через уже имеющихся агентов и оперативные контакты советской разведки из числа зарубежных журналистов, а также использованию матча для активного поиска иностранных граждан, которые могут представлять оперативный интерес СВР.

Подобные задачи предстояло решать в ходе матча представителям управления «П» (политическая разведка) ПГУ КГБ СССР и управления «К» (внешняя контрразведка), задачей которого являлось проникновение в спецслужбы иностранных государств и полицейские подразделения посредством вербовки их представителей в качестве агентов ПГУ КГБ СССР. Такие всем были выданы задания. Кроме этого, были задействованы возможности резидентуры советской разведки в Маниле — для обеспечения устойчивой связи оперативной группы с Москвой.

На членов опергруппы из числа офицеров-сотрудников ОТУ возлагались задачи по ежедневному контролю за состоянием здоровья Карпова посредством регулярной проверки его испражнений и контроля за его питанием в целях недопущения введения в его пищу веществ, которые могут повлиять на его состояние здоровья. В их задачу также входило обеспечение безопасности помещений, занимаемых Карповым и членами опергруппы, в связи с возможными попытками установления в них и в телефонах прослушивающих устройств.

В КГБ считали, что к матчу между «советским» Карповым и «перебежчиком» Корчным проявят интерес не только любители шахмат, но и иностранные спецслужбы. И действительно, во время матча в Багио появился человек, представившийся свободным фотожурналистом и гражданином Югославии, — Радомир Кнежевич 1942 года рождения, уроженец города Титоград (Черногория). Высокий, кареглазый, с вьющимися смоляными волосами и приятным лицом, он обладал харизмой, благодаря чему легко устанавливал контакты с интересовавшими его людьми. Знание им русского и английского языков давало ему возможность общения с представителями команд Карпова и Корчного.

Довольно быстро Радко (так он представлялся новым знакомым) стал хорошо знаком практически всем, кто в том или ином качестве принимал участие в матче. По окончании матча Кнежевич прилетел в Москву, где продолжил контакты с представителями команды Карпова (состоящей в основном из офицеров КГБ). Остановился он в гостинице «Пекин» и привез с собой в качестве багажа два объемных чемодана.

Понятно, что Кнежевич немедленно был взят в изучение советскими органами госбезопасности по подозрению в «причастности к спецслужбам противника» (терминология КГБ СССР). Касательно него было заведено дело «оперативной подборки» — так назывались дела на иностранцев, где концентрировались первичные материалы по их изучению.

Оперативными сотрудниками 3-го отделения 11-го отдела 5-го управления КГБ СССР во взаимодействии со 2-м отделом 7-го управления КГБ СССР, курировавшими гостиницы города Москвы, был осуществлен негласный досмотр багажа Кнежевича в «Пекине». В чемоданах были фотографии, сделанные во время матча в Багио, в том числе и фотографии большей части членов оперативной группы КГБ СССР (формально входившей в команду Карпова). После этого Кнежевич был взят в «разработку» 3-м отделением 11-го отдела 5-го управления КГБ по подозрению в принадлежности к спецслужбам иностранного государства.

Это же подразделение вело «разработку» советского гроссмейстера Бориса Гулько. Вина Гулько и его жены, известной советской шахматистки Анны Ахшарумовой, заключалась в стремлении выехать на постоянное местожительство в Израиль. И, наверное, их бы выпустили, но фактический глава советской шахматной федерации Виктор Батуринский, завербованный НКВД СССР еще в 1947 году, написал в отдел пропаганды и агитации ЦК КПСС и КГБ СССР, что в случае выезда Гулько он, будучи молодым и сильным гроссмейстером (Гулько был 1947 года рождения), сможет оказать помощь «отщепенцу Корчному» в его борьбе за звание чемпиона мира с Карповым.

Гулько отказали в выездной визе. Тогда он начал бороться за право выехать. В ответ КГБ стал проводить касательно Гулько целый комплекс оперативных и оперативно-технических мероприятий, включая наружное наблюдение (по терминологии КГБ — «НН»). Для 5-го управления КГБ «наружкой» занимался 3-й отдел 7-го управления КГБ, специализировавшийся на ведении слежки за диссидентами.

Офицеру, который вел «разработку» Радомира Кнежевича, стоило немалых усилий убедить заместителя начальника 11-го отдела 5-го управления КГБ — майора Игоря Перфильева — в необходимости ведения активной «разработки» иностранца. Для этого по канонам построения оперативной «разработки» необходима была «техника» и «наружка», дающие возможность выявления связей объекта, без чего «разработка» теряла всякий смысл.

Проблема была в том, что для 5-го управления КГБ, осуществлявшего в стране политический сыск, связанный с инакомыслием, иностранец, возможно, работающий на иностранные спецслужбы, был не так важен, как потенциальные внутренние враги типа Гулько. На Кнежевича технических средств и наружного наблюдения уже не хватало. С большим трудом офицеру-оперативнику, который вел «разработку» Кнежевича, удалось получить наружное наблюдение сроком на один день ценой того, что «объект» Гулько в тот день был заменен на Кнежевича.

С помощью наблюдения удалось зафиксировать факт встречи Кнежевича с мужчиной, личность которого была незамедлительно установлена.  «Через агентов Верная, Тимофеева и доверенных лиц ВПД и ОНМ по адресу: Большой Спиридоньевский переулок, дом 2/3, квартира 12, установлен проживающим «Угрюмый» — Юрий Лаврентьев 1930 года рождения, заведующий лабораторией научно-исследовательского института «Альтаир», c 

1974 года старший преподаватель Всесоюзного заочного политехнического института. По документам прописки совместно с ним проживающими значатся: его жена  Любовь Лаврентьева 1934 года рождения, старший инженер НИИ «Альтаир», сын  Анатолий Лаврентьев 1955 года рождения, инженер ВНИИ «Цветмаш». Семья прибыла из адреса: Товарищеский переулок, дом 3, строение 1, квартира 5, по обмену жилой площади в 1974 году.

По настоящему адресу проживания Юрий Лавретьев и члены его семьи близких отношений ни с кем не поддерживают, ограничиваются приветствиями при встрече с живущими по соседству. В разговоры не вступают. Семья Лаврентьевых в доме держится обособленно. Иногда их посещают неустановленные лица, видимо, род-ственники. Шумных компаний и многочисленных гостей у них не бывает. Также Лаврентьев имеет в личном пользовании автомобиль «Волга-21» и дачу в Подмосковье, куда выезжает с семьей в летний период времени.

Установку провел оперуполномоченный 2-го отделения 1-го отдела 7-й службы УКГБ в Москве и Московской области — капитан Н. В. Кондратьев», — это один из рапортов, которые составлялись после каждого наблюдения.

На Лаврентьева немедленно было заведено дело оперативной проверки по подозрению в шпионаже в пользу неустановленной иностранной разведки. Было определено, что, работая в НИИ «Альтаир», он имел непосредственное отношение к разработке новейших образцов советских электронных систем наведения, используемых в авиации и ракетостроении. На новом месте работы он имел возможность (по оценке привлеченных экспертов) получать от студентов-заочников, работавших на предприятиях электронной промышленности СССР в различных городах страны, сведения о ведении на них новейших разработок, сроках запуска изделий в серийное производство и объемах их производ-ства. Все это составляло государственную тайну.

Охота агента «Альбатроса» на «Кобру» в Японии

Одновременно с проверкой Юрия Лаврентьева продолжалось изучение Радомира Кнежевича. В числе его близких связей был установлен гражданин Японии Василий Кога. Мать Василия во время гражданской войны в России в начале 1920-х ушла вместе с «белыми» в Маньчжурию, откуда перебралась в Японию, где вышла замуж за японского гражданина. В 1929 году у супругов родился сын Василий. В 1931-м — сын Виктор. В семье поддерживался культ русской культуры. Василий и Виктор свободно владели русским, чем порой изумляли своих новых знакомых из числа советских граждан, поскольку молодые люди выглядели как типичные японцы.

Языковые способности братьев не остались незамеченными. В середине 1970-х годов Виктор, работавший в одном из портов Японии и общавшийся с советскими моряками, посещавший при этом Приморский край, был завербован 2-м отделом УКГБ СССР в Приморском крае в качестве агента КГБ. Одновременно велась его активная «разработка» по подозрению в том, что он является сотрудником спецслужб Японии или США.

В числе связей Виктора Коги была выявлена бывшая советская гражданка Тамара Масудзака, в начале 1970-х вышедшая замуж за гражданина Японии и уехавшая из СССР на постоянное проживание на родину мужа. 2-й отдел УКГБ СССР в Приморском крае вел активную «разработку» Тамары. Дело «разработки» на нее было названо в соответствии с ее характером и поведением — «Кобра».

Масудзака («Кобра») активно устанавливала связи с советскими моряками, во-влекая их в незаконные валютные операции и коммерческие сделки. С отдельными из них она вступала в интимные отношения. Это, по мнению советских контрразведчиков, создавало возможность вербовочных ситуаций касательно советских моряков, общавшихся с «Коброй».

Для противодействия «Кобре» был подобран опытный агент советской контрразведки из числа членов команды одного из судов, постоянно заходящих в японские торговые порты. Агент «Альбатрос» — таким был его оперативный псевдоним — успешно справился с заданием и «установил контакт» с «Коброй», которая вовлекла его (как и ожидалось) в различные незаконные операции и интимные отношения (что тоже ожидалось), пытаясь разузнать про охрану морских и сухопутных границ, про оборонительные сооружения на границах и про места базирования ракетных соединений и баз Тихоокеанского флота СССР (о чем «Альбатрос» понятия не имел и не мог иметь).

Во время одной из встреч с «Альбатросом» «Кобра» сказала, что о незаконных сделках «Альбатроса» стало известно японским властям и его ожидают серьезные неприятности вплоть до ареста, а ее — развод с мужем, которому японские власти обещали сообщить об ее измене. Соответственно, «Кобре» грозила отправка на родину. Дабы спасти любимую женщину, «Альбатрос» должен был согласиться встретиться с парой людей, которые обещали помочь ей все уладить.

«Альбатрос», будучи джентльменом, конечно же, согласился, и при очередном посещении Японии «Кобра» представила его двум мужчинам. Один был японец и представился сотрудником полицейского управления. Второй — белым человеком, «представлявшим интересы одной из стран, являющихся политическим и военным союзником Японии». Органами советской контрразведки он был идентифицирован как кадровый сотрудник военной разведки США.

Оба иностранца владели русским языком. Они показали «Альбатросу» фотографии, на которых тот был заснят в интимной обстановке с «Коброй» в разных недорогих гостиницах и при получении денег от «Кобры». Фотографии были дополнены письменными свидетельскими показаниями «Кобры» о незаконных сделках ее и «Альбатроса» и предложением к «Альбатросу» о сотрудничестве. Последний, поупиравшись для виду (согласно инструктажу), дал письменное согласие работать на японцев, за что получил 300 долларов — сумма для советского гражданина в те времена немалая. За полученные деньги с «Альбатроса» взяли расписку.

Все вроде бы шло хорошо. Вскоре после вербовки «Альбатроса» последовал его очередной визит в Японию в составе команды торгового судна, на котором он плавал. В один из дней во время стоянки корабля в порту «Альбатрос» был обнаружен повесившимся в каюте, которую он занимал. Посмертной записки он не оставил. Фактов насильственной смерти японской полицией установлено не было.

Сотрудники советской контрразведки, анализируя неожиданную гибель агента «Альбатроса», пришли к заключению, что он не выдержал психологической нагрузки. После его гибели Масудзака («Кобра») исчезла из поля зрения советских органов контрразведки, но была поставлена на учет в информационных системах КГБ СССР как агент разведслужб США.

«Разработка» японского гражданина Василия Коги

Василий Кога, также хорошо знакомый с «Коброй», устремился в это время в Москву. В конце 1970-х и в 1980-е годы он работал помощником Мацумае — ректора японского университета восточных единоборств, основателя и бессменного руководителя этого учебного заведения. Мацумае был заинтересован в установлении и развитии контактов руководимого им университета со спортивными организациями СССР. Переписку по этому вопросу с управлением международных спортивных связей Госкомспорта СССР вел Василий Кога.

Установлением и расширением международных спортивных связей занимался в то время отдел агитации и пропаганды ЦК КПСС, в соответствии с решениями которого Госкомспорт СССР «разрабатывал» планы международного сотрудничества своего ведомства. Заместитель заведующего отделом агитации и пропаганды ЦК КПСС Марат Грамов положительно отнесся к инициативам Мацумае, и вскоре в Москву прибыла делегация спортивных руководителей Японии. В качестве переводчика делегацию сопровождал Кога.

Маленького роста, некрасивый, c длинными сальными волосами до плеч и явно просвечивающейся лысиной, импульсивный и резковатый, он являл собой нечто клоунадное. В силу этого на первых порах его мало кто воспринимал серьезно, начиная от рядовых работников протокольного отдела Госкомспорта, ведавших вопросами встреч, размещения, сопровождения и проводов делегаций, и кончая чиновниками советского спорта. Но первое впечатление от Коги было обманчивым. Был он умен и хитер, схватывал все на лету, прекрасно понимал реалии советской жизни и великолепно ориентировался, так как знал русский. Он быстро обрастал приятелями и друзьями, чему способствовали многочисленные подарки, раздаваемые налево и направо. Дарил он в основном электронику, стоившую в СССР больших денег.

Из-за связи с Радомиром Кнежевичем Василий Кога был взят в «разработку» с целью выяснения его причастности к разведорганам иностранных государств. «Разработка» была поручена сотруднику 3-го отделения 11-го отдела 5-го управления КГБ — подполковнику Николаю Семину, курировавшему в числе других управление спортивных единоборств Госкомспорта СССР.

Семин до начала своей службы в органах КГБ много лет отдал активному занятию спортом, имел звание мастера спорта по вольной борьбе и являлся призером чемпионатов СССР по этому виду спорта. Службу в качестве офицера он начинал в пограничных войсках КГБ СССР в Закавказье. Удачно женившись на девушке, дядя которой был сотрудником советской разведки, Семин сумел c его помощью перевестись в Москву как преподаватель кафедры физической подготовки Высшей школы КГБ СССР, в которой проходили обучение будущие офицеры.

Дядя жены к этому времени стал уже резидентом советской разведки в одной из европейских стран, и Cемин с его добился перевода в 5-е управление КГБ, где тогда формировалось новое подразделение — 11-й отдел, которому предстояло быть главным в деле обеспечения 

безопасности при подготовке и проведении московской Олимпиады 1980 года. Так Семин из физкультурника преобразовался в оперативного работника 3-го отделения 11-го отдела 5-го управления КГБ СССР.

Служба в новом подразделении для подполковника Семина начиналась трудно. По возрасту и воинскому званию был он старше всех, за исключением руководителей подразделений. В новом подразделении он был зачислен на должность старшего оперативного уполномоченного, потолком которой являлось звание майора.

С первых же дней пребывания Семина в новом коллективе стало очевидно несоответствие уровня его профессиональной подготовки стоящим перед ним служебным задачам. Но Семин имел престижный по тем временам автомобиль «Жигули» шестой модели, который вскоре сменил на «Волгу», купленную у много раз уже помогавшего ему дяди жены, отправившегося в очередную зарубежную служебную командировку. Однажды вызвавшись подвезти начальника 11-го отдела 5-го управления КГБ — полковника Бориса Шведова, Семин стал его персональным шофером.

Служебный автомобиль полагался лишь руководителям оперативных управлений, к числу которых полковник Шведов не относился. Любезность Семина была более чем кстати, тем более затраты по обслуживанию автомобиля и заправке взял на себя Семин. В итоге по утрам у подъезда Шведова на Профсоюзной улице его поджидала «Волга» с теперь уже подполковником Семиным за рулем, а по окончании рабочего дня Семин отвозил Шведова домой. Вскоре все члены семьи полковника Шведова тоже стали пользоваться услугами водителя Семина.

Именно подполковнику Семину поручили теперь «разработку» японского гражданина Коги. Довольно скоро из-за болтливости Семина практически все сотрудники управления спортивных единоборств Госкомспорта СССР знали о том, что КГБ интересуется Когой. Даже сам объект оперативной заинтересованности знал о проявленном к нему интересе со стороны КГБ и об имени и воинском звании незадачливого «разработчика». В подобных случаях обычно назначалось служебное расследование и виновные в утечке информации строго наказывались, вплоть до уголовной ответственности. Но в благополучии Семина был заинтересован лично Шведов, поэтому инцидент был предан забвению.

Тем временем Кнежевич, Кога и даже Лаврентьев обнаружили за собой слежку. Последний даже перестал пользоваться телефоном. Операция была провалена. Спасительный для Семина и Шведова вариант был найден в том, чтобы закрыть Василию Коге въезд в СССР c мотивировкой «по оперативным соображениям». Тогда «шустрый» Кнежевич зачастил в приемную председателя центрального совета спортивного общества «Динамо» — генерала Петра Богданова, бывшего руководителя московской милиции, в прошлом одного из руководителей Московского горкома партии.

Богданов не только руководил спортивным обществом «Динамо», но и являлся президентом федерации дзюдо Советского Союза. В этом качестве он и познакомился с Мацумае и его помощником Василием. В первые свои посещения Москвы Кога преподносил Богданову в виде подарков дорогостоящие японские телевизоры и видеомагнитофоны. Цена их в то время в СССР была соизмерима со стоимостью «Жигулей».

Как только Когу лишили возможности посещать СССР, подарки Богданову от имени Коги стал возить Кнежевич. В конце концов Богданов лично обратился к Филиппу Бобкову с просьбой разрешить Коге въезд в СССР под личную ответственность Богданова. Мотивировалась просьба необходимостью дальнейшего развития сотрудничества ЦС «Динамо» с японским университетом в деле совершенствования подготовки личного состава МВД и КГБ в овладении приемами рукопашного боя на основе традиционных японских боевых искусств.

Одновременно в адрес Госкомспорта СССР из университета Мацумае было направлено письмо с просьбой впустить в СССР Василия Когу как представителя университета и координатора программы по взаимодействию японских спортсменов с советскими спортивными ведомствами. В итоге Кога одержал победу и вскоре прибыл в Москву, но по указанию Бобкова с момента его прибытия в «Шереметьево-2» был взят под наружное наблюдение.

Встречали Когу представители ЦС «Динамо» на служебном автомобиле, снабженном спецсигналами. Автомобиль двигался со скоростью, превышавшей разрешенную, и при въезде в центральную часть Москвы перед площадью Белорусского вокзала бригада наружного наблюдения объект потеряла. Через оперативные возможности 2-го отдела 7-го управления КГБ, осуществлявшего оперативную деятельность в центральных гостиницах Москвы, где размещались иностранные граждане, были предприняты попытки установления места проживания Коги. Однако ни в одной из этих гостиниц Кога обнаружен не был. Позднее было установлено, что он был размещен Богдановым в ведомственной гостинице Московского горкома партии «Краснопресненская», а в этих гостиницах органы КГБ не имели права осуществлять агентурно-оперативную деятельность (то есть прослушивать номера).

В числе связей Коги был выявлен также советский гражданин Устрялов, в прошлом корреспондент газеты «Труд» в Японии, долгое время там живший. Как было установлено и зафиксировано оперативной техникой в одной из гостиниц Москвы, Кога состоял в интимной связи с женой Устрялова, причем их единственный сын был внебрачным ребенком Василия, проявлявшего о мальчике постоянную заботу и поддерживавшего его материально. Во время пребывания в Москве Кога ездил на дачу Устряловых в поселке Немчиновка, закрытом для посещения иностранцев. Именно там решено было задержать Когу, задокументировать нарушение правил поведения для иностранцев на территории СССР и использовать полученный компромат для его вербовки. В случае отказа Коги от сотрудничества планировалось его выдворение из СССР.

При очередной поездке в Немчиновку автомобиль Устряловых, в котором, как было установлено службой наружного наблюдения, находился Кога, был остановлен сотрудником 3-го отделения 11-го отдела 5-го управления КГБ — майором Виктором Мартыновым, одетым в форму сотрудника милиции и имевшим в своем распоряжении автомобиль с опо-знавательными знаками Госавтоинспекции (ГАИ). Кога был препровожден майором Мартыновым в местное отделение милиции, где был составлен протокол о нарушении правил. Спустя несколько дней Кога был приглашен в Госкомспорт СССР, где начальник 3-го отделения 11-го отдела 5-го управления КГБ — полковник Борис Тарасов — в присутствии своего подчиненного — подполковника Семина — провел вербовку Коги в качестве агента КГБ.

Кога пошел на вербовку достаточно легко, без особых колебаний и сомнений, так как ему была предъявлена нота МИД СССР в адрес МИД Японии о систематических нарушениях им правил поведения иностранцев на территории Советского Союза. Нота МИД была фиктивной. Но Кога этого не знал и вернулся в Японию. Через несколько месяцев он был арестован японской криминальной полицией по обвинению во взяточничестве и мошенничестве. Суд признал Когу виновным, и он был осужден на несколько лет тюрьмы. Во время отбывания наказания он был убит одним из заключенных.

Следует отметить, что информация о неприятностях Коги, постигших его по возвращении в Японию, и последующей его гибели поступила от японских неофициальных лиц во время их контактов с агентурой КГБ. Достоверно факт гибели Коги установлен не был, тем самым оставив открытым вопрос о возможной оперативной игре с КГБ спецслужб Японии.

Вынужденный отъезд Василия Коги из Москвы не повлек за собой исчезновения его «верного солдатика» Радомира (Радко) Кнежевича. Он по-прежнему был активен и вездесущ и даже сумел установить контакт с очередным претендентом на звание чемпиона мира по шахматам — совсем молодым еще в те годы Гарри Каспаровым. Но, чем закончилась вся эта шпионская история касательно Кнежевича и Лаврентьева, мне неизвестно, так как по указанию генерала Ивана Абрамова дело было нами передано для дальнейшей «разработки» во 2-е Главное управление КГБ СССР, занимавшееся шпионажем.

(Продовження 

в наступному номері.)