Як з українця робили «росіянина»: історія Сергія Корольова...

«Гнида» з КДБ, яка катуваннями перетворювала українського батька космонавтики на росіянина, жила собі прекрасно на старості літ у Москві, переживши Сергія Корольова на 

30 років, мала квартиру й отримувала пенсію та медичне забезпечення від держави. Той чоловік розумів, что творить зло, і не соромився цього. Ось такий внесок Росії в життя Корольова — підірвали здоров’я, змусили відмовитися від національної  ідентичності та платити пенсію своїм катам. До тортур і зламаної щелепи — українець, після — росіянин.

«…На мой запрос в управление кадров КГБ пришел ответ с указанием адреса Михаила Шестакова — оказывается, он жив-здоров. Я немедленно к нему поехал. Дверь отворил невысокий крепкий пожилой человек с живыми карими глазами. На аккуратной голове его темные волосы резко, как будто это тонзура какого-нибудь монаха-иезуита, прерывались лы-

синкой чистого блеска. Михаилу Николаевичу шел 80-й год, но в движениях его не было ни старческой заторможенной немощи, ни мелкой прерывистой суетливости — спокойный, опрятный, сильный отставной полковник.

Познакомились. Со всей воз-можной деликатностью я сообщил о цели моего визита, упирая главным образом на то, что меня более всего интересует поведение Сергея Королева во время допросов. Каким он был: подавленным или, напротив, агрессивным, молчаливым, словоохотливым, оживленным, угрюмым?

— Какого Королева вы име-ете в виду? — спросил в свою очередь Шестаков, глядя мне в глаза честным прямым взглядом.

— Сергея Павловича. Из РНИИ. Впоследствии — главного конструктора ракетно-космической техники...

— Не помню... Решительно не помню.

— Но ведь Королев сам называет вас своим следователем в письме к Сталину. Согласитесь, вряд ли, находясь в тюрьме, он рискнул бы писать неправду товарищу Сталину.

— Удивительно. Здесь какая-то ошибка...

И вдруг страшная мысль в этот момент пришла мне в голову: а может, Шестаков говорит правду? Может быть, он действительно не помнит Королева? Может быть, раскрыв в январе 1966 года «Правду» и увидев портрет академика в траурной рамке, он не нашел знакомых черт? Но ведь это было бы страшнее ложных отпирательств!.. Существует только одно объяснение тому, что Шестаков забыл человека, которого он избивал: таких людей было много! Их было так много, что все их окровавленные лица превратились в его памяти в какой-то неразделимый мокрый красный ком. Эта страшная работа была столь ординарна для него, неинтересна, а главное — длилась так долго, что требовать, чтобы он запомнил свои жертвы, так же нелепо, как требовать от кассирши универмага, чтобы она запомнила лица всех своих покупателей.

— Да я вообще не занимался следствием, — продолжал тем временем Шестаков, — я был на оперативной работе.

— А в чем она заключалась?

— Ну, это уже наши профессиональные дела...

— Михаил Николаевич, но если вы не занимались следствием, зачем же вас в 1955 году вызывали в Главную военную прокуратуру, где состоялся малоприятный разговор? Помните? Дело Лангемака...

Темные глазки метнулись: он не ожидал, что я и это знаю. Движение было быстрым, как щелчок затвора фотоаппарата, но он «засветился» в этот миг. Теперь я знал, что он помнит Лангемака и Королева тоже не может не помнить. Ну, слава Богу, а то мы уж, было, начали возводить на человека напраслину...

— Видите ли, я действительно давал показания по делу Лангемака, поскольку однажды заходил в кабинет, где его допрашивали...

— Вот и славно! Расскажите, какой это был кабинет: большой, маленький, куда окна выходили, какой свет, где сидел Лангемак, а где следователь?

Шестаков улыбнулся:

— Помилуйте, все это было пятьдесят лет назад. Неужели вы могли бы запомнить комнату, в которую вы случайно зашли пятьдесят лет назад?

— Ну, хоть и пятьдесят лет прошло, но Лангемака вы помните. А Королева — нет?

— А Королева не помню. Да, много лет пролетело... И не заметил, как годы бегут, а сейчас вот здоровье никудышное, на днях опять в госпиталь кладут...

«Его в госпиталь кладут, — подумал я, — а подследственный его уже почти три десятилетия лежит в кремлевской стене».

Из вежливости пришлось выслушать жалобы отставного полковника на нашу медицину. На том мы и расстались с Михаилом Николаевичем.

Следователя Быкова разы-скать не удалось, жив ли он — неизвестно. Единственный человек, кто может сегодня рассказать о Королеве во время следствия, — Шестаков. Но он не расскажет никогда», — уривок із книги Ярослава Голованова «Королев. Факты и мифы».